Взобравшись по узкой проржавевшей лестнице, ведущей сквозь заросли бурьяна и полыни вдоль оградительной сетки, и миновав заросшую пристройку из красного кирпича, она остановилась перед облезлыми воротами на въезде во внутренний двор карандашной фабрики братьев Иоффе; колея по ту сторону замка поросла высокой травой и петляла в обход корпуса «производства №7», о чем гласила покосившаяся табличка на углу рудого флигеля. По карминовым выступам стёртого кирпича разбегалась паутинка солнечных бликов – фабрика стояла к ней тылом, скрывая за собой дорожку к песчаному пустырю в окружении хлипких скамеек и оконных червоточин. Выйти к полю можно было либо в обход, пробираясь по старой служебной лестнице, оставшейся на месте старого пепелища фабричного тамбура с Глейтон-роуд, либо напрямик, через обветшалый корпус главного производства, который когда-то с гордостью презентовался первому лицу разнорабочих штата Мэн; теперь же центральное здание – больше сотни ярдов многоэтажных заводских помещений – синоним упадка и разрухи, гнездилище забулдыг и проездных наркоманов. Как и полагает всяким заброшенным постройкам, карандашная фабрика обросла множеством слухов и домыслов, точно колючим шиповником; тогда, стоило по городу прокатиться слуху о расправе над малолетней Сидни Маттерли, отец настрого запретил ей приближаться к заводу, и не изменил своего решения даже после новости о том, что нашли оную за фарлонг от подъездной улицы.
Глухой отзвук, старый кожаный мяч прокатился по песчаной насыпи; отец причитал слишком часто, чтобы слушать его во всем. За каменной кладкой под ногами начиналось широкое, местами поросшее сорной травой поле, окруженное со всех сторон выжженными солнцем кирпичными стенами. Здесь никогда не было людно, в четверг – особенно; Дзера едва коснулась мыском ботинка мяча, как стены поприветствовали её гулким эхо. В унисон отклику запустения она водила мяч из стороны в сторону, зигзагами, вдоль стен и зияющих дыр оконных рам. По внутреннему двору прокатывался дробный звук, словно незнакомое слово, просачивающееся сквозь надломы и трещины в стенах, которое заглушало дребезжание мобильника в рюкзаке. В который раз на экране вспыхивает «Daddy», но по ту сторону лишь череда гудков и знакомое: «привет, это Дзера, сейчас я не могу ответить…»; отец не ждёт протяжного сигнала и сбрасывает звонок, затем повторяет его – столько раз, сколько хватает терпения. Он считает, что сможет добиться расположения дочери упрямством, что вовремя повышенный тон – залог гармоничного воспитания; но Дзера выросла и теперь его твёрдый лоб не кажется таким уж твёрдым, а поучающий тон не звучит так уверенно, как раньше. И хотя из раза в раз он встречает отпор, он точно принимает новый вызов, и тем самым их отношения вступают в новую стадию, где двоим становится слишком тесно.
Когда большая часть поля скрадывается тенью, а по сколам битых стекол пробегает приятный теплый отблеск, она понимает, что минул шестой час; подхватывает мяч под руку и осторожно топчется на одной ноге, встряхивая второй ботинок от забившейся рыхлой гравийной насыпи. Теперь, когда из рюкзака доносится приглушенная мелодия, Дзера неумело скачет до лавки на одной ноге и падает на хлипкие доски, водружая рюкзак на колени. Хмурится, это точно он – говорит весь её вид; но нет, смотрите-ка.
– Дзера, наконец-то! Я битый час не могу до тебя дозвониться, ты опять прохлаждаешься с этим Ри.. Ри…
Женский голос на той стороне звучит несколько встревоженно, но эта тревога звучит до боли привычно – казалось, иначе она не умеет.
– Рио. Нет, нет, Жюли, всё в порядке, я была за фабрикой и не слышала твоего звонка. Что стряслось?
Если бы «Бейрут» не стоял на гранитных сваях, а меж его комнатами не пролегали толщи гипсокартонных стен, то можно было решить, что он – живой организм, такой же старый и хилый, как его хозяин; если это так, то Жюли Бернар – его глаза и уши, первый паразит и короста, покрывающая каждую свежую рану вязким нагноением. От её всепроникающего взгляда исподлобья не скроется ни одна неуместная выходка, а от чуткого слуха – ни одна горячая сплетня. Жюли была молода, охоча до денег и внимания, однако выбрала работу за десяток миль от города в богом забытом месте, и теперь всё внимание, что ей удавалось сыскать, делилось между обрюзглыми дальнобойщиками, чистильщиком бассейна и временным управляющим. Не сложно было понять, что должность администратора в мотеле не сулила ей заоблачных перспектив, впрочем, горничной она не сулила ничего большего.
– Рио? Тот смуглый тренер из старшей школы? Неважно! Мартин уже весь «Бейрут» поставил на уши, бегает из угла в угол и желчью плюётся, говорит, мол, со дня на день приедет младший Хассани! Мне кажется, у него уже усы опустились от одной мысли, что ему не достанется мотель, – шум на фоне поутих, кажется, Жюли вновь спряталась за стойку, – он уже трижды докапывался до старика на веранде!
Жюли пародийно мычит в трубку, когда говорит о том, с чем вернулся Мартин.
– У него отлично выходит! Ставлю десятку, что они друг друга поняли. Так, о чем я… Ах, точно! Если сегодня приедет новый владелец, то он нас всех точно уволит к чертовой матери! Наша красотка Дженна не выходит на смену уже вторые сутки, а миссис Попс не справляется с номерами в одиночку… К тому же, Дойл вчера немного набрался и заблевал всю прачечную! Бедная миссис Попс замывала её до четырёх утра, а этот идиот… а, ещё Филип умудрился потерять целую связку запасных ключей, и теперь мы не можем зайти в кладовую, чтобы спрятать от посетителей оленьи рога…
– Рога? Пожалуйста, Жюли, помедленнее. Почему ты не позвонила мне вчера, когда не вышла Дженна?
– Да, рога. Пришли вчера утром курьером от USPS. Накладная такая же, как и у кальяна с ковром… Не позвонила? Ох, это… Это всё Дойл! Гостей почти не было, и мы решили немного отдохнуть, пока Мартин не вернулся, а потом, мне кажется, джин был лишним… В общем, день пролетел незаметно.
– Окей, окей. Я скоро приеду, передай Марше, что я сменю её пораньше.
Жюли что-то бросила напоследок, но Дзера её не услышала – полоса зарядки на телефоне в последний раз вспыхнула красным и экран потух; добираясь следующие двадцать минут до мотеля по Стилуотер-авеню Дзера так и не узнала, что отец безуспешно пытался дозвониться дочери. Впрочем, она не вспомнила о беспокойном родителе и много после, когда помогала миссис Попс водрузить сорокалитровый полиэтиленовый мешок за обод мусорного бака, пока та ворковала с малолетним внуком по телефону и попутно объясняла дочери, как правильно готовить морковное пюре. Одна мысль о безвкусном вареве на языке заставила её поёжиться. Дзера выпроваживала пятидесятилетнюю горничную домой, к семье, но та наотрез отказывалась – если новый хозяин мотеля пребудет со дня на день, она должна лично позаботиться о том, чтобы комнаты сверкали чистотой. Весь мотель стоял на ушах – Дзера перебросила последний грузный мешок и покрепче подвязала фартук, обернувшись к служебному выходу, где толпился персонал, – новость о визите наследника дела Хассани плющом расползалась по стенам мотеля, сквозь оконные щели вползла в каждую комнату и добралась до каждого жителя. И теперь, спешно докуривая последние сигареты и теряясь в вечернем отблеске бассейна, все судачили наперебой: Филипп, великовозрастной темнокожий охранник, предлагал продолжить поиски утерянной связки ключей в прачечной – именно там он провел большую часть ночи, попрекая Дойла за слабость желудка; Дойл, напротив, о злободневной теме умалчивал, ведь сдаться раньше третьего круга застолья – непростительная слабость для молодого ирландца, но не упускал момента сговорить коллег к коллективной уборке бассейна – вода в нём давно помутнела, а на дне появился вязкий осадок. Чуть размяв колени, к порогу подошла миссис Попс, окинула присутствующих взглядом ученого гостиничного мастака и в повелительной манере Нэнси Синатры постановила:
– Так дело не пойдёт, Дойл! Бассейн – твоя обязанность, не заставляй и в этом тебе помогать, – с несвойственной её добродушному взгляду укоризной она покосилась на ирландца и выхватила у него сигарету, показательно бросила под ноги и затушила лаковым башмачком. – Сейчас Дзера заберёт господина Хассани с террасы и поможет мне с уборкой второго этажа. Жюли, ты поможешь Филипу осмотреть подсобку – нельзя, чтобы ключи достались какому-нибудь водиле из третьего номера. Если увидишь Мартина, – она вновь обратилась к Жюли, спешно поедающей сэндвич с заправки, – то …
– То что, Марша? Посоветуешь ей побыстрее вернуться на своё рабочее место?
Со стороны мусорных баков послышался знакомый голос – то был Мартин Лурье, заправский иудей с голосом подбитого воробья, которому наступили на горло. Дзера обернулась, окинула управляющего беглым взглядом с ног до головы: длинновязый и худенький, в твидовом пиджачке поверх выцветшей желтой рубашки, с неизменно длинными подкрученными усами – он всегда неестественно широко расправлял плечи и горделиво задирал нос, когда речь заходила о мотеле; когда-то он великодушно выступил заемщиком господина Хассани, а теперь, по прошествии десяти лет, снискал в себе уверенности побороться за должность первого владельца мотеля. Он сделал шаг вперёд, вышел из тени и Дзера заметила округлый красный след над его бровями, а с ним и недовольное выражение лица, – впрочем, оно было ему особенно свойственно, – под рукой он держал знакомый кожаный мяч.
– Эсторска, в следующий раз, когда решишь притащить с собой весь спортивный инвентарь, спрячь его получше. – Он выуживает мяч из-под локтя и закидывает его в мусорный бак. Коллеги спешно тушат сигареты и исчезают в тени коридора за дверью служебного выхода. Дзера провожает взглядом мяч, юркнувший в средний бак. Где-то на подкорке зудит мысль поставить Мартина на место; ладони невольно сжимаются, под ребрами точно залегло колкое жало. Ей казалось, он невзлюбил её с тех самых пор, как она вытащила старика Хассани из петли, как лишила его возможности поскорее разобраться с рутинной частью передачи мотеля Лурье – законному владельцу «Бейрута»; но дерзить в ответ – всё равно что попрощаться с работой, позволить себе этого Дзера не могла. Смолчала, хмуро проводила взглядом проходящего в здание Мартина. На улице совсем стемнело, с трассы изредка доносился приглушенный рев проезжающих фур. Может, она сможет достать мяч утром, когда рассветет?
Минул восьмой час. Дзера, как того и просила миссис Попс, вышла на террасу, чтобы помочь господину Хассани вернуться в номер. Подле его коляски стоял небольшой кофейный столик с полупустым графином воды и мотком бумажных полотенец – старик перед ней днями напролёт безучастно смотрел куда-то вдаль, большего ему не требовалось. Наблюдая за ним, Дзера размышляла о том, как бы реагировал старик, если бы узнал, что в Торранс возвращается младший Хассани, а управление мотелем вскоре может перейти в другие руки. Отступило бы одиночество, поглотившее его на долгие годы? Да и ждал ли он этой встречи? Словно в ответ на её мысли старик издал глубокий грудной звук, напоминающий бычье мычание, но всё ещё смотрел в темноту, сверля мутным взглядом открытые ворота у въезда с трассы.
